Лида громко смеялась, а Кучинский презрительно улыбался. Придумал тоже «отработанные амплитуды». И ничего здесь нет смешного.
Однажды ему удалось заметить, что проценты кислотности были записаны аспиранткой на тридцать второй странице. Но сколько раз он ни подходил к столу, Михайличенко этой страницы не открывала.
Он наивно спрашивал у нее о технологии нанесения серебра на пластмассу, хотя, занимаясь печатными схемами, должен был знать это сам. Лида поднимала его на смех — с такими знаниями Жора никогда не будет инженером.
Иногда она выходила из лаборатории, оставляя тетрадь на столе, но приблизиться к заветной тетради было невозможно — проклятые техники глядели во все глаза.
После окончания работы тетрадь запиралась в стол, но чаще всего Михайличенко брала ее с собой в комнату, где поздними вечерами обдумывала результаты дневных исследований.
Кучинский решил опять обратиться за помощью к Нюре, другого выхода не было. Так как после работы ему не удавалось остаться с Нюрой наедине, он выбрал момент и зашел к ней в аккумуляторную.
— Вы зачем? — спросила Нюра.
— А если я по вас соскучился?
Нюра стояла перед ним хрупкая, маленькая, в синем халате с дырками от щелочи.
Втайне она надеялась, что проверка плит на восьмом секторе и того осколка приведут к длительной отсрочке отъезда Павла Ивановича, а потому спросила:
— Ну как, проверили?
— Не могу, Нюрочка, — кисло улыбнувшись, признался Кучинский. — Данных не хватает.
— Каких таких данных?
— Ну что я вам буду объяснять, все равно не поймете. Я бы, конечно, их достал, но ваша новая подружка…
— Лидия Николаевна?
— Угадали. Так вот, эта милая особа выписала в тетрадку нужные мне цифры. Ей в институте их передали, а она, вместо того, чтобы помочь товарищу, сидит на тетрадке, как собака на сене. Боится — не украду ли я эти данные для своего диплома. Безобразие! А еще комсомолка.
— Ничего она не боится, у нее и в мыслях такого нету.
— Вы бы мысли эти как следует почитали, девочка. Там есть кое-что интересное. Вас касается.
— Меня? — изумилась Нюра.
Жора с нежностью потрогал свой пышный хохолок и дерзко улыбнулся.
— Вас, красавица. Лиде хочется здесь подольше остаться. Ивы помогаете ей в этом. Затеяла все поле перевернуть, тогда как я мог бы сразу сделать проверку. Ну и привет Лидочке. Поезжай в Москву.
— Какой же ей интерес тут засиживаться?
— Ах, Нюрочка, святая простота! Ничего-то вы не видите. Павел Иванович каждый вечер галстуки меняет, два раза в день бреется. Уж не думаете ли, что для вас?
Нюра хотела что-то сказать, но так и застыла с полуоткрытым ртом. Потом резко отвернулась и стала собирать на столе аккумуляторные пробки. Руки ее бегали угловато, порывисто. Тяжелые металлические пробки падали на стол с громким стуком.
Подойдя к ней ближе, Кучинский животом уперся в край стола.
— Н-да, — протянул он. — История с географией. Ведь я же помнил эти цифры. Они у нее на тридцать второй странице записаны. Только бы взглянуть… И через неделю Лидия Николаевна убралась бы в Москву.
— Уйди, дьявол! — Нюра не сдержалась и горсть пробок бросила ему в лицо.
Схватившись за голову, Кучинский выскочил за дверь. Вдогонку ему неслись горячие, гневные слова, но он их уже не слыхал.
Кучинский взбешен. Какая-то паршивая девчонка, которая всю жизнь будет завинчивать аккумуляторные пробки, посмела его оскорбить! Бросать пробки в физиономию — ведь это же хулиганство на производстве. Уголовное преступление. Можно возбудить судебное дело.
Он хотел нажаловаться, потребовать, чтобы привлекли аккумуляторщицу к ответу. Правда, свидетелей не было, но вряд ли она откажется. К тому же, не прибегая к медицинской экспертизе, можно установить и следы преступления — на лбу Кучинского вздулась солидная шишка. Безобразие! Зачем делают такие массивные пробки. Металл не экономят.
И все же Кучинский не пошел к начальнику. Ощупав лоб, вынул из кармана зеркальце, вытер грязь на щеке и вернулся в лабораторию.
Сидя спиной к техникам и Михайличенко, он делал вид, что поглощен исследованиями, а сам кипел в бессильном гневе. Планы мести, один коварнее другого, рождались в его голове, но осуществить их он не мог. «За что вы, Нюрочка, — спросит Курбатов, — попортили красоту нашего гостя? Вероятно, у вас были основательные причины?» Конечно, она признается.
Надо молчать, будто ничего не случилось. Кучинский страдал не только от оскорбления и шишки на лбу, которая его беспокоила, — больно, нельзя дотронуться, — но и оттого, что рухнули все надежды.
Он привык к мысли, что нет на свете бескорыстных друзей, — а таких у него и на самом деле не было, — что все делается по принципу «рука руку моет», «услуга за услугу». Зачем, спрашивается, инженеру из главка стараться для Жоры, если он не смог выполнить пустякового поручения. Ведь посылка с сушеными персиками не помогает делу.
Выписку с тридцать второй страницы Кучинский не получит. Это он хорошо понимал, — сам выписывать не решится, а с Нюрой все кончено. Оставалась слабая надежда на Марусю, но в ее глазах он не так уж много стоит. А кто виноват? Конечно, «святая троица»: мальчишки и аспирантками чего Нюрка нашла в них интересного?
В гневе своем Кучинский забыл, что уже настал обеденный перерыв, он барабанил пальцами по стеклу лежащего рядом прибора, и стрелка его недовольно вздрагивала.
— Ребятки, интересная новость! — воскликнула Михайличенко, входя в комнату. — Павлу Ивановичу разрешили организовать новую лабораторию. Возможно, меня туда направят.